Вопрос о перевоплощении так обширен, что заглавием которое я выбрала, я ограничила его рассмотрение. Я не берусь говорить о всём учении, но лишь об особенной части его, о необходимости перевоплощения. В уме слушателя возникнет много вопросов, на которые я не могу надеяться ответить в одной короткой лекции — вопросов о том, почему не все мы помним прошлое; почему, оглядываясь назад, мы не видим ясно умственным оком того, как росли наши характеры, как развивались наши мыслительные способности, наша нравственность. Много вопросов такого рода возникнет, но сегодня я хочу показать вам только, что перевоплощение возможно по крайней мере как рациональное объяснение человеческой жизни, прогресса и человеческого характера; что оно помогает нам разрешать многие вопросы жизни, и что науке необходима эта теория для дополнения её учения об эволюции. Она необходима также и с нравственной точки зрения, чтобы сохранить нашу веру в божественную справедливость и божественную любовь, несмотря на многие ужасные факты человеческой жизни и человеческого страдания; она необходима для человеческого совершенствования. Если мне удастся показать вам это и выяснить, что учение о перевоплощении, при всей его необходимости, не принадлежит одним лишь восточным религиям, а и древнему христианству так же, как и другим великим религиям; если вы убедитесь, что в христианской древности в продолжение пяти столетий оно стояло неприкосновенным на ряду с теми учениями, которые проповедывались учителями и епископами христианской церкви, и что оно никогда не исчезало вполне из сферы христианской мысли и не теряло места в христианской литературе, что его возобновление — теперь есть возобновление истины, отчасти забытой, а не усилие навязать христианству учение чуждой религии — когда я смогу сделать это, то, может быть, мне удастся несколько рассеять ту путаницу в мыслях обычного христианина, которая заставляет его почти сторониться от рассмотрения этого учения, и направить вашу мысль к самостоятельному решению: следует ли принять учение о перевоплощении, или отвергнуть его, потому что, по моему мнению, лектор не должен догматизировать, установлять законы для мысли другого человека, производить всю работу мысли и только тогда предлагать свой вывод. Долг лектора только в том, чтобы изложить истину так, как она видна ему, оставляя рассудку и совести каждого принять или отвергнуть её по своему выбору.

Итак, я должна изложить перед вами учение; судить же должны вы, а не я.

Прежде всего о необходимости перевоплощения с научной точки зрения. Существуют два крупных учения об эволюции, которые, можно сказать, разделяют научный мир на две половины. Одно из них несколько отступает на задний план, другое всё более и более выдвигается. Первое учение об эволюции Чарльза Дарвина, второе новейшее учение Вайсмана [генетика — ред.]. Оба эти учения необходимы нам, и оба для своего дополнения нуждаются в учении о перевоплощении, потому что и то и другое вызывают вопросы, на которые может ответить только перевоплощение, и в обоих возникают трудности, разрешимые только в свете этого древнего и всеобщего учения. Я не утверждаю, что оно должно быть справедливо только потому, что иначе эти трудности неразрешимы; я говорю, что когда вы встречаете учение, отвечающее на вопросы, на которые наука не отвечает, разрешающее такие трудности, которых наука не разрешает, то это учение заслуживает быть выслушанным людьми вдумчивыми, хотя бы для того, чтобы они могли видеть, что существует возможное объяснение фактов, иначе необъяснимых.

Возьмите на минуту учение Дарвина в возможно более широком свете. Два важных пункта выступают при рассмотрении процесса умственного и нравственного развития. Во-первых, учение о том, что качества передаются ребенку родителями, и что с возрастающей силой этой передачи развиваются интеллект и нравственность. По мере того как человечество шаг за шагом движется ввысь, результаты этого движения передаются детям, которые начиная свой путь как бы с уровня, достигнутого человечеством в прошлом, оказываются в состоянии подняться еще выше и передать своему потомству еще более богатое наследство. Идя по этому пути, прогресс человечества кажется возможным и многообещающим.

Во-вторых, учение о борьбе, о так называемом выживании наиболее приспособленного (survival of the fittest), о тех качествах, которые дают возможность некоторым пережить остальных и, благодаря этому выживанию, передавать своему потомству те свойства, которые дали им самим преимущество в борьбе за существование.

И эти-то два основных положения — передача качеств и выживание наиболее приспособленного в борьбе за существование — и принадлежат к таким затруднениям, разрешить которые, стоя на обычной дарвинистской точке зрения, чрезвычайно трудно. Передачу качеств я разберу, когда буду говорить о Вайсмане, но относительно второго положения вот вопрос, который мы можем предложить дарвинисту относительно развития высшего интеллекта и особенно нравственности: допускается, что такие качества как сочувствие, любовь, симпатия, самопожертвование сильного ради защиты слабого, готовность отдать жизнь для блага других, мы считаем чисто человеческими качествами в отличие от тех, которые мы разделяем с животными. Чем больше таких качеств в человеке, тем человечнее мы его считаем, и это так общепринято, что покойный профессор Гексли в своей последней лекции в Оксфорде — стараясь разрешить эту задачу — сказал, что человека, частицу космоса, приходится признать восстающим против закона космоса; что человек движется вперед самопожертвованием, а не выживанием сильнейшего; что он развивается самоотречением, а не подавлением слабого сильным, которое было законом в низших царствах природы. И он предложил вопрос: "как может часть восставать против целого и развиваться по закону, противоречащему закону прогресса во всех низших царствах природы? Потому ли это так, что в человеке есть то же сознание, какое лежит и в основе вселенной?" Хотел ли он ответить на этот вопрос утвердительно, мы не можем сказать, но устами великого проповедника эволюции было произнесено, что для человека закон прогресса есть закон жертвы, а не закон борьбы. Но тогда, что же это значит, когда вы противопоставите жертву "выживанию наиболее приспособленного"? Ведь те, кто жертвуют собою, погибают. Как возникает и растет материнская любовь, даже среди животных, среди так называемых общественных животных, и даже среди наиболее жестоких — среди хищников? Как развивается это качество? Как оно растет? Мы ясно видим, что среди животных мать жертвует собою ради беспомощного детеныша, побуждая закон самосохранения, торжествуя над страхом перед человеком, свойственным природе дикого животного. Мать-птица, мать-животное пожертвует своей жизнью, чтобы отвлечь своего врага человека от норы или логовища, где спрятаны её детеныши, и любовь матери побеждает любовь к жизни. Но жертвуя собою, она умирает. Те, кто проявляют наиболее самопожертвования, погибают так же, как и жертвы материнской любви, если, как мы увидим при внимательном наблюдении, общественные человеческие добродетели ведут к тому, чтобы губить обладающего ими и оставлять в живых наиболее эгоистичных и грубых, то как объясните вы в человеке рост духа самопожертвования, как объясните вы этот непрерывный рост наиболее божественных качеств, которые делают человека неспособным к борьбе за существование? И дарвинизм не отвечает на этот вопрос по существу.

Те, кто изучали сочинения дарвинистов, знают, что вопрос не ставится целиком, что его скорее избегают, чем отвечают на него. Теория перевоплощения дает на него ответ, утверждая, что в непрерывной жизни животных или человека, благодаря самопожертвованию, возбуждается в характере новая сила, новая жизнь, которая снова и снова возвращается в мир, проявляясь всё более и более высоко; что только форма матери погибает, душа же её живет и возвращается раз за разом снова на землю. Такие души, как душа матери, продолжают развиваться дальше — сначала в царстве животных, потом в царстве человека; таким образом, все приобретения души, основанные на самопожертвовании, возвращаются в перевоплощающейся душе, чтобы давать счастье и благословение миру. Сохранение души делает возможным рост нравственности. Теперь мы перейдем к вопросу о передаче качеств, который, как я сказала, подводит нас ко взглядам Вайсмана. Вайсман установил два основных факта: первое — непрерывность физической жизни, — достаточно ясную и для обыкновенного наблюдения, но доказанную им методом, идущим далее, чем все предшествующие научные теории.

С одной стороны — непрерывность физической жизни, для дополнения которой мы нуждаемся, как мы увидим далее, в непрерывности интеллектуальной и моральной жизни. Необходимость такого дополнения, если принять теорию Вайсмана, вытекает из второго основного факта, установленного им же самим. Вайсман утверждает — и взгляд этот распространяется всё более и более — что умственные, нравственные и иные приобретенные качества не передаются потомку, что они могут быть переданы только, когда они медленно и постепенно вошли в самый механизм физического тела родителей. Если умственные и нравственные качества не передаются — а свидетельства, подтверждающие это, становятся подавляющими, — то где же искать причины человеческого прогресса, раз не признавать, наряду с непрерывностью протоплазмы, непрерывность растущей, развивающейся души? Наряду с этой теорией, подтверждаемой наблюдениями, мы находим, что чем выше организм, тем сильнее стремление его к бесплодию или к очень большому ограничению числа производимых потомков. Гений — это наблюдение делается уже общим местом в науке — бесплоден, а это значит, что гений не стремится увеличивать численность расы; и с другой стороны, если у гения и есть ребенок, то этот ребенок не проявляет гениальности, но стоит на среднем уровне, а иногда даже склоняется к уровню ниже среднего. Вот это вопрос огромной важности для будущего, потому что гений наших дней будет служить показателем среднего уровня через тысячи лет. Гений наших дней, будь это гений интеллекта или гений добродетели — высшая точка современного прогресса, до которого со временем, через ряды поколений, поднимется его общий уровень. Если гений есть только игра природы, только результат счастливого случая, следствие неведомой причины, то он не приносит вести надежды, обещания будущего. Но если в этом индивидуальном гении находится душа, долгим опытом собравшая качества, с которыми она на этот раз родилась; если наряду с непрерывностью протоплазмы существует также и непрерывность души, растущей и развивающейся так же, как и формы развиваются, — да, тогда гений есть только предвестник более великого человечества, и самый низкий из детей Земли может надеяться достигнуть в будущем той высоты ума или добродетели, на которой стоит он. И такой взгляд на гения подтверждается исследованием; мы наблюдаем, что гений проявляется или как гений чистого интеллекта или добродетели, независимо от физической организации, или же, как у артиста, требует определенного содействия физической природы. Первый не требует ничего или очень мало от физической наследственности, но музыкальный гений не может обойтись без тонкости нервной организации, без тонкости осязания и чуткости уха. Эти физические качества необходимы для того, чтобы музыкальный гений мог проявиться во всей своей высоте. Здесь необходимо содействие физической наследственности. И что же находите вы, изучая историю музыкальных гениев? Что они обыкновенно родятся в музыкальной семье; что за два или три поколения до рождения великого гения, некоторая доля музыкального таланта замечается в семе, где он появился, и что, после того как гений появился, этот музыкальный талант вымирает в семье, и она снова опускается до уровня посредственности. Семя расцветает гением; он же не передает своего гения потомству.

Вот эти вопросы и неясности в законе наследственности находят свое разумное объяснение в учении о перевоплощении. Что же оно из себя представляет? Оно говорит нам, что то, что одушевляет форму, есть частица жизни Бога. Как зерно, как семя, зародыш духа приходит в мир материи со всеми божественными возможностями, скрытыми в нем, так же как внутри семени скрыты возможности растения, породившего семя; в этом зародыше духа заключены все божественные силы, нужные для того, чтобы человек мог стать совершенным, как совершен Отец Небесный. Но для того, чтобы совершенство было достигнуто, необходим рост, опыт, эволюция; в каждой жизни на Земле должен быть собран опыт; в длинный промежуток между смертью и новым рождением собранный опыт перерабатывается в невидимых мирах в самое существо души. Когда этот зародыш духа возвращается на Землю, он возвращается с душевной оболочкой, созданной из опыта, собранного в предыдущей жизни на земле, и врождённые идеи ребенка суть результат опыта земной жизни, лежащей позади его, опыта, который перерабатывается в качества в течение небесной жизни. Когда это превращение опыта в качество совершилось, дух и душа возвращаются на Землю, начиная путь с уровня, достигнутого прошлым опытом и усилиями, и продолжают эволюцию, имея преимущество врожденных качеств, т. е. результатов их предыдущей жизни. В продолжение новой жизни опять опыт, усилия — т. е. материалы для дальнейшего роста, опять превращение этого опыта в качества в период между смертью и новым рождением, и так далее, и так далее, ступень за ступенью по лестнице эволюции. Внизу этой человеческой лестницы самый низкий дикарь; вверху её — величайший святой и благороднейший ум, гений, созданный мало по-малу бесчисленными усилиями, поражениями так же, как и победами, злом так же как и добром — злом прошлого, служащим ступенями, по которым человек поднимается к добродетели; таким образом даже в самом низком преступнике мы видим обещание божественности. Он также поднимется туда, где стоит святой, и во всех сынах человеческих проявится наконец Господь. Такова теория перевоплощения.

Теперь посмотрим, подходит ли она к фактам действительности с научной точки зрения. Мы знаем теперь, как растет гений. Он не является на свет, не имея ничего позади себя, внезапно созданный Богом. Он приходит на Землю с качествами, которые он сам постепенно развил усилиями, сделанными в прошлом. Мы можем понять, глядя на него, почему современные дети, рожденные от цивилизованных родителей, так восприимчивы к моральному учению, так отзывчивы на нравственный призыв, и почему ребенок дикаря, молодая душа, душа-ребенок, не может быть восприимчива к этим учениям, как бы старательно вы её ни воспитывали. Чуткость детей людей цивилизованных к нравственному идеалу, к нравственным правилам очень велика. Наш ребенок восприимчив к ним от природы; ребенок дикаря — нет. Вы не можете взять дикого ребенка и поднять его до уровня, на котором стоят ваши дети, даже покуда они в детской. У него нет способности отзываться. Но как только вы предположите существование вечной, развивающейся души и претворение опыта в качества, так что в характере новорожденного ребенка вы будете в состоянии видеть результаты его прошлого, тогда вы начнёте понимать, почему человек прогрессирует, несмотря на то, что умственные и нравственные качества не передаются по наследству, как справедливо утверждает Вайсман; ибо они — трудно завоеванные плоды победы каждой отдельной души, и каждая душа рождается в новое тело, обладая результатами прошлых своих жизней, для того, чтобы начать работу новых переживаний. Таким образом теория перевоплощения заполняет пробелы научной теории, отвечает на вопросы, на которые наука не может ответить; наблюдая за развитием современной науки, мы всё более убеждаемся, что теория перевоплощения необходима, чтобы дополнить научную теорию, и выяснить, почему, наряду с эволюцией формы, прогрессируют интеллект и характер. Наряду с этим признаки роста, замечаемые нами у людей, суть ясные указания на прошлое, на разницу душевного возраста, если можно так выразиться. Где бы вы ни наблюдали природу, вы везде найдете однородные вещи на различных ступенях роста и всегда заметите в более развитых представителях признаки прошлого, через которое они прошли. И это верно не только относительно тела, это так же верно и относительно души человеческой: глядя на человека, вы видите все пройденные им стадии интеллектуального роста и все стадии нравственного роста. В настоящую минуту в одной этой стране, в одном этом городе, вы можете сопоставить людей, находящихся на совершенно различных ступенях развития ума и нравственных качеств. Как объяснить это? И не с нравственной точки зрения, которую я имею в виду, а с точки зрения научной? Откуда эти большие различия или откуда даже маленькие различия? Если вы скажете "рост", вы будете стоять на твердой научной почве, потому что везде в природе вы видите рост, разницу в величине, в развитии, везде природа указывает на различные ступени развития живых существ. Почему только относительно ума и нравственности этот принцип развития, объясняющий различие состояний, должен быть отброшен, принцип же — везде отвергаемый наукой — внезапного сотворения, внезапного, беспричинного появления, без подготовки и без объяснения, принимается, когда дело идет о различных ступенях ума и нравственности в отдельных человеческих существах? Кроме того, вы находите в человеческом сознании признаки его прошлого, подобные признакам прошлого в человеческих телах; сознание в новом теле быстро пробегает через прошлую свою эволюцию, что хорошо известно всем, кто наблюдал проявление сознания у детей.

Этот факт подводит меня к нравственной стороне вопроса. Я сказала, что перевоплощение необходимо для нашего нравственного сознания, если, стоя лицом к лицу с фактами жизни, мы хотим сохранить веру в божественную справедливость и божественную любовь. Возьмем два случая, реальность которых совершенно ясна каждому из вас. Я беру крайние случаи, чтобы сделать иллюстрацию очень яркой. Пойдите в один из вертепов Лондона. Дети родятся в этих вертепах в ужасной среде с точки зрения и физической наследственности, и нравственного и умственного облика отца и матери. Об одном из таких детей вы справедливо можете сказать, что это дитя-преступник, даже пока он еще в колыбели; глядя на это детское тело, можно сказать, что этот ребенок обречен на жизнь несчастья и преступления. И по форме его головы и по всему типу лица можно видеть, что это преступный ребенок. И это правда. Эти дети — отчаяние воспитателя, как знаю я, имевшая с ними дело, как знают все, бывшие с ними в соприкосновении. Они не восприимчивы к нравственному призыву, и только страх — самый грубый из учителей — действует на них. Нравственной чуткости, которая есть у каждого из детей в вашей собственной детской, у них нет совершенно. Ребенок приходит в мир с печатью преступления на челе. Как он воспитывается? Он воспитывается в этой жалкой среде, которую некоторые из вас, может быть, знают, где учителями ребенка являются удары и проклятия, где ребенка учат красть точно так же, как вы учите ваших детей быть честными, где его секут за то, что он не солгал, где награждается порок и наказывается всякая попытка поступать хорошо. Такова атмосфера, в которой он воспитывается. Его учат смотреть на общество как на своего врага, на закон — как на своего тирана, на полисмена — как на своего противника; его учат поднимать руку на общество. Каков же неизбежный результат? Он попадает в руки закона. Закон пытается теперь быть более милосердным, чем 20 или 30 лет назад, и пробует перевоспитать его. Но перевоспитать возможно только того, кто обладает некоторой чуткостью ума и сердца. Я же беру случай — а их слишком много — где нет этой чуткости. Человек идет от одного преступления к другому, из одной тюрьмы в другую, делаясь профессиональным преступником, этим стыдом нашей цивилизации. От одной ступени порока к другой идет он, и нет никого, кто бы мог помочь ему, спасти его, приподнять его, покуда, наконец, в безумную минуту отчаяния, опьянения или страсти он не нанесет смертельного удара, и тогда человеческая справедливость отнимает жизнь и у него, отнявшего чужую жизнь, и его жалкая судьба кончается в тюремной могиле. Его вина? Он был вечным неудачником.

Родится другой ребенок, и, глядя на него в колыбели, вы видите на нем печать гения; вы видите в форме головы и типе лица красоту человеческой души, живущей в этом детском теле. Он рожден от благородных родителей, которые окружают его атмосферой доброты, мягкости и нежности. Нежностью и ласками приучают его к благородству так же, как другого побоями приучали к преступлению.

Всякое его усилие поощряется, он слышит кругом себя слова одобрения и вдохновения, тогда как тот слышал только попреки и проклятия. Его прекрасные качества растут и развиваются; он делается всё более и более великим, по мере того как проходят года. Он получает самое лучшее образование, какое только может дать его страна; его соотечественники приветствуют его гений, как славу своей нации. Всё дальше и дальше подвигается он, всё больше и больше растет его слава, пока, наконец, среди выражений народного горя Вестминстерское аббатство не примет его смертных останков, а имя его сделается яркой звездой в летописях истории, перед которой преклоняются все. Его заслуга? Он родился гением.

Кто послал эти две души на их жизненный путь? Если вы говорите, что преступник пришел в мир, только что сотворенный Богом, и гений тоже пришел в мир, только что сотворенный Богом, то где же тогда божественная справедливость, на которой должны покоиться надежды человечества? Потому что если хороший мог быть прямо сотворен руками Творца, то зачем нужно было творить дурного? Если может быть сотворен гений, зачем существуют идиоты? Если может быть сотворен святой, зачем существует преступник? Я знаю, вы можете сказать: "на эти вопросы мы не можем ответить". Но ведь эти вопросы обращают сотни благородных сердец к неверию, к сомнениям, которые, по мотивам своим, более достойны уважения, чем вера. Я говорю о том, что пережила сама. Именно эти вопросы сделали меня неверующей на много, много лет. Человеческое страдание и, хуже чем страдание, человеческое унижение — потому что грех хуже, чем горе — сделали меня неверующей, потому что я предпочитала лучше совсем не верить в Бога, чем допустить, что в Сердце Мира возможны несправедливость и недостаток любви. И эти вопросы возникают не в легкомысленных, равнодушных и распущенных умах — они возникают в зрелых умах и благородных сердцах. И религия должна дать на них ответ, если она хочет сохранить свое влияние на лучших людей.

Это одна из причин, заставляющая меня просить вас обсудить этот вопрос, и мне кажется, что именно такие задачи человеческой жизни должны наиболее затрагивать духовных учителей народа.

Теперь взгляните на этот вопрос с точки зрения справедливости и любви. Некоторые религиозные люди верят, что одна эта жизнь решает всё будущее человека. Другие не соглашаются с этим взглядом и думают, что и по ту сторону смерти возможен прогресс или же одинаковое счастье для всех. Если мы допускаем прогресс, то этим самым мы признаем самый принцип перевоплощения, потому что, если мы допускаем прогресс как закон жизни — в этом ли мире или в других мирах — мы должны признать рост духа и души. Но допустим вместе с большинством христианского мира, что эта жизнь решает всю дальнейшую судьбу души или, что хотя все достигнут блаженства, эта жизнь всё же одна, одна единственная. Трудно нам будет примирить этот взгляд с фактами! Потому что одна человеческая душа родится в мир в теле ребенка и умирает через несколько дней, другая же проходит через длинную жизнь в 60 или 70 лет. Если принять первую мысль, что эта жизнь решает всё будущее человека, то большой жестокостью является то, что долго живущий человек всю жизнь рискует заслужить вечную гибель, от которой ребенок избавлен одним только фактом своей ранней смерти. Это ужасная несправедливость, потому что никто не скажет, что ребенок, проживший несколько часов, рисковал каким-либо страданием после смерти.

Тогда за что же получит он плод блаженства, который может быть утрачен долго жившим человеком во время его трудной борьбы в мире? Эта разница в длине человеческой жизни находится в неразрывной связи с вопросом о справедливости, если допустить одну только жизнь. Зачем нужна жизнь, если ребенок, живший только два или три часа, достигает той же бесконечности блаженства, как и человек, усилиями целой жизни развивший в себе добрые качества и восторжествовавший над искушениями? Имеет ли эта жизнь значение, или нет? Этот вопрос нужно решить. Если она не имеет значения и ребенок, умирая, находит вечное блаженство, то очень жестоко, что столько людей должны переносить жизнь горя и страданий и в конце её ничего не получить взамен. К чему же служит опыт, если эта теория о жизни справедлива? Когда умирает старик, исполненный мудрости, исполненный опыта и нежного сочувствия и сострадания, то где же будут использованы эти плоды его жизненного опыта? В жизни бесконечного блаженства? Они бесполезны в той жизни. Но они нужны миру, мир нуждается в них. И если человек может принести их обратно на Землю для служения человечеству после того, как в потустороннем пребывании качества эти преобразовались в самую суть его природы, — да, тогда эта длинная жизнь принесет действительно живые плоды, и мы сможем понять ценность физической жизни, как одного из двигателей вселенной. Если же предположим, что физическая жизнь нужна по ту сторону, то что же сказать о ребенке, лишенном этой единственной возможности собрать драгоценный опыт и вступающем в вечность с чувством неудовлетворения и постоянной нужды в этой одной человеческой жизни, которой другие обладают.

Перейдем к другому вопросу, который мне кажется ещё более важным с точки зрения божественной справедливости, — к жизни порочного, к жизни пьяницы, к неразвитой человеческой душе, которая просто влачит свое существование, с непробужденным сознанием, неспособная оценить красоту этого удивительного мира и всех чудес, заключенных в нем.

Сравните такое создание, жизнь которого есть ни что иное, как несколько чувственных ощущений, несколько страстей и случайных грубых мыслей, сравните этот единственный его жизненный опыт с жизнью культурного, мыслящего, развитого ума, наслаждающегося всем, что есть прекрасного и изящного в этом мире; сравните и спросите, почему же один в своем единственном жизненном опыте влачит это жалкое существование среди нечистой тины жизни, тогда как другой, рожденный совершенно так же, как и первый, ничего не имея позади себя, предназначен для наслаждения красотой и способен находить в своем земном опыте так много интересного и поучительного? Если у всех только один опыт, то такое различие представляется нехорошим, несправедливым.

Как смотрит на это учение о перевоплощении? Оно говорит нам, что из недр Вечного Отца исходят те зародыши духа, которые он посылает в мир материи для того, чтобы они росли и развивались; все постепенно растут, развивая присущие им качества; человек родится в мир, чтобы сделаться совершенным. Приходило ли вам когда-нибудь в голову, что значат эти удивительные слова Христа: "будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный?" Подумайте, как прекрасен этот идеал. Но как же достигнуть его? Ведь и мы, которые согласно с учением о перевоплощении, стоим так высоко сравнительно с самим началом нашей духовной жизни, разве мы можем сказать, что с нашими слабостями и безрассудством, с нашими ограниченными знаниями и способностями мы можем в течение одной этой жизни, даже если начать её со всеми имеющимися у нас преимуществами, сделаться совершенными, как совершен Бог в небесах? И всё же не к меньшему, а именно к этой цели предназначен человек, и не меньше, а именно таково значение слов Христа к его ученикам. Конечно, он, которого называют Истиной, не дал бы неисполнимой заповеди. И мы имели это божественное совершенство внутри нас так же, как внутри зерна скрыта возможность дерева. Но нам нужно время для исполнения этой заповеди, для проявления во всей славе того Образа, по которому мы сотворены. Следовательно, и с этой точки зрения перевоплощение является необходимым. Вы можете сказать: "да, в других мирах". Но почему же? Каков смысл посылать людей на всякой стадии развития именно в этот мир? Где же высшие достигли развития своих сил? В других мирах до рождения? Если так, то какой же закон определяет, для которого урока человек приходит в этот мир и для которого уходит в другие миры? Потому что здесь — на Земле — все различия — и нижайшее, и высочайшее, и каждая промежуточная ступень. А если вы допускаете рост по ту сторону, то вы должны объяснить разницу в развитии в этом мире — почему один одарен гораздо более щедро, чем другой? Не более ли правдоподобно, разумно и согласно с нашими знаниями о природе допустить, что этот мир — школа, в которую души приходят, начиная с детских классов, поднимаются ступень за ступенью, жизнь за жизнью, пока не достигнут высшего класса школы и не перейдут затем в другие миры, где должны быть выучены иные уроки в великом процессе эволюции? Но в этом мире надо пройти ряд классов, который невозможно успеть пройти в течение одной жизни. И с этой точки зрения перевоплощение является необходимым, не говоря уже о том свете и вдохновении, которые эта идея дает человеческой жизни. Потому что, если я знаю в этой моей жизни, что каждое усилие, которое я делаю, каждый порыв, в котором я возношу свое сердце к Богу, каждая надежда, которую я стремлюсь осуществить, каждый труд, который я несовершенно стараюсь исполнить, есть семя жатвы, которая будет собрана мною же, созидание способностей, которые я сама впоследствии смогу употребить на служение Богу и людям; если я знаю, что как бы слаба и невежественна я ни была, всё, что я узнаю, есть мое навеки, и что я должна возвращаться на Землю, пока не будут выучены все уроки жизни, — тогда я не стану приходить в отчаяние от того, что я еще невежественна, неразумна и грешна; я буду знать, что хотя я слаба сегодня, я буду сильна завтра, и что нет ни одной вершины, достигнутой величайшим святым, которая не была бы со временем достижима и для меня, поднимающейся по той же лестнице, по которой так долго поднимался и он. Надежда на возможность совершенства вносится в жизнь каждого человека; свет перевоплощения озаряет человеческую жизнь, и когда я вижу падшего, жалкого, самого низкого из человеческого рода, — я могу чувствовать, что он только мой младший брат, дитя в школе жизни, где я пробыла дольше чем он, я могу иметь к нему ту нежность и сострадание, которые старший брат чувствует к ребенку, ползающему по полу. Без ненависти, без презрения, без насмешки смотрю я на него, но с чувством уверенности в существовании одной общей жизни, которая проявится и в нем позднее, потому что я в прошедшем боролась там же, где борется он сейчас. В этом секрет для поднятия падших, какой иные верования, мне кажется, не могут дать; потому что, если падшие не усвоят этой идеи, у них всегда останется сознание несправедливости и неравенства; им будет казаться, что они брошены в этот мир, которого они не прошли, брошены на унижение и несчастье. Если же они поймут, что их трудная доля только начало испытаний, ведущих к раскрытию божественной жизни, пребывающей внутри их, только изучение азбуки жизни, то не может быть ни чувства отчаяния, ни гнева, а лишь признание совершенной справедливости и совершенной любви в Сердце Мира. Мне кажется, что есть только одно объяснение существования любви наряду с человеческим страданием — это необходимость испытаний для проявления божественных задатков в человеке. Если страдание не необходимо, его породила не любовь, а если оно необходимо, все должны пройти через страдание, или же навсегда остаться несовершенными за неимением необходимого опыта в человеческой жизни.

Оставим взгляд на необходимость перевоплощения и спросим, принадлежит ли это учение, котор

А. Безант

О СТРАДАНИИ

Я предполагаю говорить сегодня вечером о предмете, полном интереса для каждого, так как каждому приходится иметь с ним дело — о страдании, его значении и пользе. Мы знаем, что истинное человеческое "Я", его внутреннее "Я", действует в различных телах или оболочках и таким образом проявляет свое сознание различно. Если мы желаем понять всего человека, мы должны прежде всего ясно понять, что духовное "Я" лежит в корне всякой его деятельности и что разные свойства деятельности зависят не от различия в "Я", а от различий в проводниках, посредством которых оно действует.

Духовное "Я" всегда сознательно в своей собственной духовной сфере. Да и как бы могло быть иначе, когда это духовное "Я" само есть луч всемирного сознания? Но по мере того, как оно спускается в проявленную Вселенную, по мере того, как оно облекается в оболочку за оболочкой, его глаза, если можно так сказать, глаза этого духовного "Я" постепенно закрываются последовательными покровами и таким образом, когда оно оказывается на низшей ступени своего проявления — в нашем физическом мире — Дух является совершенно ослепленным материей и не сознает более в этом физическом мире ни высокого своего происхождения, ни своей собственной сущности. Это ослепленное "Я" находится в проявленном мире для того, чтобы научиться и накопить опыт. Подумаем на минуту о нем, как об облеченном в то тело, которое служит для него проводником мысли, т. е. в ментальное тело, и в то, которое обыкновенно называется "телом желаний", потому что чувство и желание тесно между собою связаны и чувства удовольствия и страдания возникают от столкновения с внешними предметами, которые влияют на это тело желаний и притягивают или отталкивают его. Итак, подумайте на минуту о человеческом "Я", заключенном в теле желаний и как бы слепом по отношению к своей собственной, истинной природе и к истинным условиям своего бытия. Оно будет проявляться всевозможными внешними предметами; привлекаться теми, которые вызывают в нем чувство удовольствия и отталкиваться от тех, которые приносят ему чувство страдания.

Таким образом, являясь в мир, о котором оно ничего не знает, потому что в настоящем случае я беру самые ранние стадии его развития, оно, естественно, будет сильно притягиваться ко всему, что приносит ему удовольствие, что заставляет его испытывать то, что оно признает за радость, счастье или удовлетворение. Притягиваясь таким образом ко всему, что ему кажется желательным, оно найдет в конце своего опыта, что за удовлетворением желания следует страдание. От повторяющегося соприкосновения с предметом, который должен был доставить только одно удовольствие, в результате является страдание; благодаря этому страданию человек убеждается, что он стремился не к тому, чего следовало бы желать, а наоборот, к тому, чего следовало бы избегать. Опять и опять проходя через этот опыт, "Я" человека выносит тот необходимый для него урок, ради которого и происходили все его соприкосновения с физическим миром.

Возьмем для примера две очень обыденных наклонности, которые, сперва привлекая и доставляя удовольствие, потом обращаются в страдание. Например, склонность к привлекательной пище, которая действует на чувство вкуса, следовательно и на "тело желания", такая пища будет давать приятные вкусовые ощущения и человек будет стремиться их испытать. По восточному сравнению, чувства подобны диким коням, впряженным в колесницу тела, которые несут человеческую душу к предметам ее страстей. Таким образом человек начинает удовлетворять чувство вкуса до излишества, до объедения. Результатом такого удовлетворения будет страдание. То же самое ожидает человека, если он станет удовлетворять свой вкус к вину. Страдание будет следовать за удовлетворением желания. И когда подобный опыт будет опять и опять повторяться и "Я" человека сопоставит оба обстоятельства вместе — удовлетворение желания и следующее за ним страдание, оно таким образом начнет постепенно понимать, что есть во Вселенной законы, нарушение которых влечет за собой страдание.

Сделаем такое сравнение: человек наскочил на невидимую стену и ушибся. Привлекаемый каким-нибудь предметом, он может снова и снова наталкиваться на этот невидимый барьер; но если он будет каждый раз ушибаться, он научится связывать погоню за удовлетворением своего желания со страданием, которое как тень следует за удовлетворением. В его уме вырастает понятие о причине и последствии, об отношении, существующем между удовлетворением его страстей и страданием, которое следует за ним. Таким путем, в молодой душе, повторяющей свои уроки, зарождается понятие о законе, который не может быть обойден и который будет наносить страдание каждый раз, когда душа будет сталкиваться с этим невидимым барьером. С каждым удовлетворением желания будет повторяться тот же урок, пока накопившийся опыт не будет усвоен душой и она не научится владеть своими желаниями и не пускать диких коней своих чувств мчаться, куда им угодно, а начнет обуздывать их и направлять по верному пути. Искусство самообладания явится результатом пережитого душой горького опыта. Могут сказать или подумать, что наше "тело желаний" одного рода с животными, но животные имеют одно отличное от человека, полезное свойство: в большинстве случаев они руководятся, минуя горький опыт тем, что называется инстинктом; это внутреннее природное чувство и предохраняет их от страдания. У высших животных инстинкт несравненно слабее, чем у низших и они часто нуждаются в известном опыте, для того, чтобы инстинкт мог безошибочно руководить ими. Причина, почему человек как бы менее охраняется природой, чем животное, заключается в том, что в человеке мы имеем дело не только с его "телом желаний", но у человека есть еще и дух, индивидуализированная частица мировой Души, которая не насилуется законом извне, а развивается по закону внутреннему, заключенному в нем самом; он уже не подлежит принудительному действию внешней природы, как это замечается в царствах минеральном, растительном и низшем животном; он не эволюционирует стихийно в совокупности с общей эволюцией, как низшие царства природы. Человек держит свою эволюцию в собственных руках; она должна вырабатываться, благодаря приобретенному им опыту, а не навязываться ему силой, потому что Дух достигает индивидуализации посредством разума, который служит для него проводником, а накопившийся опыт перевоплощающейся души должен заменить собою принудительное стихийное развитие низших царств природы. Таким образом присутствие в человеке разумного начала, манаса, делает известную долю страдания необходимой в целях развития. Разум способен запоминать, сравнивать и находить ту цепь причинности, которая связывает каждое действие с его последствием и именно потому, что человек обладает силой разумного начала, ему и дается внутренняя свобода, а с ней вместе и роль сознательного сотрудника природы; он должен участвовать в деле ее созидания не как один из многочисленных кирпичей, образующих ее здание, но как самосознающий строитель, участвующий в постройке целого. Так постепенно вырастает в человеке знание закона. Человек узнает, что страдание выражает собою столкновение с мировыми законами, которых нельзя нарушать безнаказанно; страдание ведет к познанию закона, которым низшая природа человека и начинает руководиться под влиянием своего высшего разумного начала.

Иными словами: посредством страдания развивающаяся душа познает мировой Закон. Это с одной стороны; с другой — благодаря страданию уничтожается стремление души к объектам внешнего мира, которые, по выражению "Бхагавад-Гиты", делаются для человека "лоном скорби". Желание есть то, что влечет душу к новому рождению и сама Вселенная была вызвана к проявлению творческим желанием Бога. Когда "желание впервые возникло в груди Предвечного" — появился первый зародыш проявленного мира. Идет ли речь о целом или о малых частицах, проявление происходит от желания и оно-то и влечет снова к земле. Заметьте, что только желание тянет Душу ко всему внешнему. Познание Души и состоит в том, что она проходит через всевозможные внешние опыты, извлекая из них все нужные ей знания, чтобы затем, благодаря тому же опыту, отделаться от стремления к предметам внешнего мира и претворить внутри себя плоды всех приобретенных знаний. Если же представить себе, что все предметы, вызывающие желание, оставались бы навсегда желаемыми, тогда не было бы конца кругу рождений и смерти, не было бы внутреннего претворения приобретенного знания и, следовательно, не было бы и истинного развития. Нужно помнить, что человеческое совершенство, к которому стремится наш дух — не есть конец нашего роста; оно есть цель лишь настоящего цикла, который, в свою очередь, есть только приготовление к следующему циклу... Те немногие, которые могут быть названы совершенными людьми в настоящем цикле, перейдут после промежуточного состояния Нирваны в последующий период проявления, но уже не как люди, проходящие через индивидуальный опыт, а как Строители и Божественные помощники. Необходимо, чтобы души человеческие, которым суждено стать божественными, не только собирали всевозможный опыт на земле, но и унесли бы его с собою и претворили бы его в свою собственную внутреннюю суть, а для того, чтобы эта цель была достигнута, желания и стремления человека должны постепенно изменяться, подниматься и одухотворяться до тех пор, пока человек не освободится от желаний вполне. Предметы внешнего физического мира должны потерять всю свою цену для Души, достигшей